Автор: russian_weirdo
Название: Ящик Пандоры
Пейринг: Лайсачек/Вейр, Микинс/Вейр
Рейтинг: PG
___
Когда он открыл глаза, щурясь на заливающий спальню дрожащий золотисто-оранжевый свет, было только пять утра. Часы на стене оглушительно тикали, и сквозь просвет между рыжими шторами слепящим бликом сияло солнце. Джонни медленно сел на постели, отирая со лба испарину тыльной стороной ладони и переводя дыхание. Дрю спал, как убитый, розовея краешками скул и вжавшись лбом в угол подушки. Должно быть, думал во сне, что это его плечо.
Джонни нужно было срочно глотнуть воды, прийти в себя, успокоить колотящееся где-то в горле сердце. Ему опять снился Эван.
Считая себя прагматичным и здравомыслящим, Джонни, правда, ценил то что имел. Ведь у него теперь был Дрю, который не отходил ни на шаг, выполнял любое пожелание, любую прихоть, как молоденький интерн выполняет пожелания босса, недавно взявшего его личным ассистентом. С ним не нужно было беспокоиться вообще ни о чем – Дрю был готов в лепешку расшибиться, только чтобы удовлетворить. Порой по вечерам, когда он приходил с работы уставший и заебанный, приходилось нарочно даже изображать такую ленивую прохладцу. Это чтобы Микинс не подумал, что он хочет секса, и не пошел в ванную глотать свои mother's little helpers, как Сьюки в той книжке про Пиппу Ли.
После всех этих лет "одиночества в толпе", когда, выпроводив друзей из номера, Джонни тоскливо сворачивался калачиком на широкой отельной кровати, быть с кем-то было чудесно. И потом, это был не кто-то, а человек, знавший его как облупленного. Ну, почти.
Ни про Ламбьеля, ни тем более про Лайсачека ему было знать не обязательно. В конце концов, не только Микинс боялся упасть в его глазах – Джонни тоже вовсе не хотел огорчать любимого человека. Да и потом, все равно, ни один, ни второй непосредственной угрозы их отношениям не представляли. Дрю – он ведь хотел с ним жить, вместе тащить до дома пакеты с едой или шмотками, по выходным выбираться на пикник на траве, навещать маму, Боза, тетку и Чайлдерса. В сравнении с этим, остальные не предъявляли к Джонни никаких системных требований вообще.
Он мог бы быть счастлив.
Если бы в дурную голову не пришла тогда идея встретиться с Лайсачеком и поглядеть, как далеко он сможет зайти в реальной жизни, а не чатясь по сети.
Поглядел, блять. Джонни, реально, часто хотелось полезть воображаемой мышкой вбок и выбрать там, на панели инструментов, огромного размера ластик, чтобы затереть эти два часа в отеле, что они провели с Эваном. Тогда... о, тогда можно было бы по-прежнему стебаться над ним в глаза и за глаза, и сочинять анекдоты про неуклюжего, как слон в посудной лавке, orange bro, взбалтывая утром вилкой смесь для омлета. Вот только теперь, вместо привычного размытого образа туповатого, но старательного соперника Джонни помнил совсем иное.
Его обезумевший от желания взгляд, когда вжимал в шершавую стенку, стискивая до боли. Его жадные, голодные поцелуи, от которых вело, как от густо-вишневого кьянти из запыленных бутылок. И это, влажным шепотом на ухо: "Девочка моя. Такая хорошая, такая послушная". Господи, а он ведь даже не соображал, наверное, что несет. Так его хотел.
Да Джонни и самому с него было не слезть. Не отклеиться, не расцепить рук, пока просто не кончились силы у обоих. Но и тогда они еще какое-то время тихо лежали рядом, глядя глаза в глаза. Даже не разговаривая. Эван улыбался искусанными губами и выглядел таким счастливым, каким не был даже после объявления оценок в Канаде. Уж он-то мог сказать наверняка.
Расстались они ожидаемо неловко – одетый и собранный Лайсачек не знал, куда девать руки и отводил взгляд. А Джонни был слишком раздражен и обижен этим, чтобы пытаться понять, что же он там сейчас чувствует. К тому же, презирал себя за это смутное желание поцеловать упрямую складку между бровей, чтобы она разгладилась.
В конце концов, Эван уже большой мальчик.
Тот вполне ожидаемо не беспокоил, вообще никак не напоминая о себе, невежливо игнорируя вопросы настырных журналисток, когда его в интервью спрашивали о Джонни Вейре. Ведь между ними, по сути, ничего не поменялось, кроме... Кроме того, что теперь он просыпался среди ночи, мокрый, как будто трахался два часа кряду, и помнящий только обрывки сна, в которых был Эван, всегда Эван. Звезда на шее, на задранной и перекрученной цепочке, впивалась в тонкую кожу между ключиц, как сюрикен.
Умывшись и приведя себя в порядок, Джонни сварил себе кофе, распахнул балконную дверь и прямо с чашкой вышел на солнцепек. Была еще жуткая рань, а жарило так, как должно было только к полудню. Он закрыл глаза, смакуя терпкий, насыщенный вкус, подслащенный таблетками.
Сегодня был его день рождения, и Микинс вчера, кажется, просто с ног сбился, ища достойный подарок. Глупая башка. Как будто Джонни было важно, что он ему там вручит, красиво запакованное в глянцевую бумагу. Такие штуки уже не имели значения – ведь Дрю подарил ему себя целиком, а это было весомее любой красивой безделушки.
Постояв так немного, он вздрогнул от того, что телефон, лежащий на прозрачном журнальном столике, пополз по нему, мелко конвульсивно вздрагивая. Нет, ну реально, как недобитый зверек. Улыбнувшись – поздравления уже начались, он подошел и взял его, поднеся к уху и приняв вызов. Мгновенно оторопев, когда хриплый голос Лайсачека произнес:
- Доброе утро, Вейр.
- Ну... ээ, и тебе доброе, - отозвался Джонни, внутренне замирая, скручиваясь в трубочку от его голоса, как еще не остывшая вафля.
- Я знаю, у тебя сегодня особый день. Ты спустись, пожалуйста, вниз – там человек у двери ждет. Он тебе передаст кое-что от меня. Только ты трубку не клади пока, ладно?
- Ладно, - он закусил губу, прихватывая со столика ключи и осторожно отпирая дверь, стараясь не слишком шуметь.
У двери, свесив загорелые ноги с крыльца, действительно сидел парнишка-курьер, держащий на коленях средних размеров коробку в оберточной бумаге.
- Мистер Вейр? - он тут же поднялся, смущенно отряхивая шорты, - вот это я должен передать лично вам в руки. Отправитель обещал, что он...
- Лайсачек, что ты мне прислал? - спросил Джонни в трубку, опасливо трогая угол коробки.
- А ты открой и увидишь – низким голосом ответил тот. - Ну давай, смелее, я тут повишу на линии, - он издал мягкий смешок, от которого у Джонни по загривку поползли мурашки.
Потянув за приклеенную широкую ленту скотча, Джонни кое-как, небрежно, разодрал бумагу, в конце концов, вынув на свет божий сам презент. Это был ларчик, или шкатулка – что-то однозначно антикварное и очень дорогое. На темном дереве была инкрустация опалово поблескивающей слоновой костью, и когда Джонни присмотрелся, он различил на крышке лебедя, плавающего в озерце среди камышей. Крышка откинулась легко и без усилий, обнажив мягкое бархатное нутро.
- Ты подарил мне шкатулку для украшений? Очень оригинально, - фыркнул Джонни, - хотя, я беру ее, мне нравится.
Лайсачек на том конце протяжно вздохнул, и Джонни почти видел, как тот отрицательно качает головой.
- Слушай, я как бы ожидал от тебя большего понимания. Ты там не проснулся еще, что ли? Ну да ладно, не суть, - он помолчал, заставляя нахмуриться и выжидающе подобраться. - Вейр, это ящик Пандоры. Пустой, сам понимаешь почему. Я хочу, чтобы это было у тебя, на память.
Сунув курьеру какую-то помятую купюру и жестом отпустив, он перехватил шкатулку поудобнее, переложив телефон в другую руку.
- Спасибо.
Он даже не знал, что тут еще можно сказать, убитый наповал смыслом, вложенным в эту красивую штучку.
- Хорошего дня, Джонни, - ответил Эван и повесил трубку, оставив его торчать на крыльце в груде бумажных обрывков, валяющихся у ног. В восемь утра, когда Микинс еще преспокойно досматривал сны, уже наверняка придумав два-три варианта, как развлечь и ублажить Джонни в его двадцать шестой день рождения.