Автор: russian_weirdo
Название: Травма.
Пейринг: нет (Джонни соло)
Рейтинг: PG
Сделав последний глоток, Джонни случайно выпил и немного кофейной гущи, поморщившись от вязкой горечи. Обнажившееся дно керамической чашки глянцево коричневело, призывая повторить. Но он принципиально не повторял, будучи к себе строгим.
Это было нелепо – уйдя в профессиональное катание официально, продолжать поддерживать режим питания и тренировок, годный для жаждущего крови соперников любителя. Пытаться создать видимость жизни до Олимпиады. То, что так расстраивало маму, считающую, что он реально выжил из ума. Боз только хмыкал, по большей части выгораживая его и говоря, что теперь Джонни может развлекаться как хочет.
Теперь это было без сочной русской речи Галины и Виктора, без ее украинских присловий, над которыми все вечно ржали, когда Джонни их цитировал. Со Змиевской у них просто закончился контракт, который был рассчитан так, чтобы подготовиться к Ванкуверу. Теперь же готовиться в плане соревнований было не к чему, а Галине было чем заняться, кроме как проводить время с обладателями всяких там шестых мест. Что, в общем, и неудивительно – тот же Кэрролл продолжал тренировать и за рубежом почтенных семидесяти лет, выдавая отличные результаты – ну, если быть объективным.
С внешней стороны все выглядело вполне благопристойно – почти все одногодки ушли из спорта в коммерческие шоу, и он вместе с ними. Стефан вдохновенно изобретал красивые композиции для бывших соперников помоложе, зарабатывая себе весьма приличную репутацию, как хореограф. Лайсачек, выживший из ума в попытке взять реванш у Жени, готовился к Сочи, старательно освещая в прессе подробности – насколько ему это тяжело. Джонни не совсем понимал, зачем; как говорила Марина, “назвался груздем – полезай в кузов”. Чарли с Танит завели своего первого ребенка, девочку, и в планах была еще пара. Да и у него, собственно, дела шли неплохо – шоу, благотворительные выступления, неотступное внимание общественности. Словом, не так плохо для второй половины жизни фигуриста.
Но загвоздка была в том, что у него никак не получалось осознать, что первая половина – позади. Может, потому он с утра перся на каток, выкатываясь оттуда к бортику весь взмыленный и красный, чтобы к вечеру надеть какой-нибудь вызывающий прикид, достойный зависти Гаги. И появиться на шумной вечеринке, с обязательной отпиской в твиттере сразу после. Фигаро здесь – Фигаро там. И он, серьезно, не мог понять, как та же Липински, получив в пятнадцать свое золото, смогла с легкостью оставить выматывающую и счастливую жизнь в буквальном смысле на льду, без колебаний уйдя в шоу. Как могла Саша забросить все так надолго, а потом еще пытаться победить на Национальных.
Для него вот эти четыре часа льда в день, невзирая ни на что, эти тщательно учитываемые чашки кофе были единственным средством оставаться в здравом уме. Оставаться тем, кем он был больше десяти лет, и кем оставался до сих пор, несмотря на профессиональный статус.
Впрочем, для него даже эти принятые для фигуристов термины всегда звучали по-идиотски. Ведь в других видах спорта слово профессионал означало спортсмена на пике соревновательной карьеры, когда из новичка-любителя он стал действительно кем-то стоящим. У них же, будто в насмешку, все было строго наоборот – с отходом от пьедестала и исполнения гимнов фигуристы почему-то становились профессионалами. Нет, было понятно, что таким раскладам они были обязаны тому, что раньше соревнующиеся не особо могли заработать. Но ради бога - язык вроде бы гибкая и живая структура, а с тех пор все давно радикально поменялось.
Джонни остро чувствовал эту неправильность, профессионалом ощущая себя не на шоу, где на него приходила поглазеть праздная публика, а на катке с утра, где никто вообще ни на кого не смотрел, потому что там люди были заняты делом. Готовились к соревнованиям, или поддерживали себя в форме, если пока не могли выступать из-за травм.
Иногда он думал, что полученная им травма слишком неочевидна, чтобы быть легко диагностируемой. Незавершенность, незаконченность. Остановка лифта на полпути между этажами небоскреба. Оторванная страница самой последней главы книги. Когда вот держишь ее в руках и даже не веришь в такую подлость – сюжет ведь должен как-то завершиться, а это невозможно из-за какой-то досадной случайности. И ты никогда не узнаешь, что же там, в конце. Для тебя концом будет лист со скупо прописанными выходными данными, твердый форзац, и все.
И никакого, никакого выхода. Кроме как перечитывать ее заново, пытаясь раз за разом предположить на основании того, что до, какими могли быть последние строчки. Иногда он воображал себе это с хрустальной ясностью допившегося до чертей человека. Например: звучит гимн Соединенных Штатов, но Лайсачек сидит на трибунах, сгорбив спину, рядом с невозмутимым тренером, а он смотрит на них с верхней ступени пьедестала, прикрывая глаза рукой от слепящих вспышек камер. Или же – со второй ступени, обмениваясь довольными улыбками с сияющим Женей. Или же – с третьей, бесясь оттого, как рябит в поле зрения от жуткого костюма Ламбьеля. Но только не так, не так как в реальности.
С другими травмами можно было справиться. Сделать инъекции в суставные сумки, прижечь нежные отростки спинного мозга, выходящие из позвоночного столба, вставить отличные протезы, наконец. И только его травма не поддавалась никакому лечению.
А потому, разлепив глаза, он снова и снова насыпал в небольшую турку ровно три ложки пахучего кофе и шел к плите его варить, предвкушая, как всего лишь сорок минут спустя заскользит по ровному, с утра только выглаженному льду. Ведь Джонни было нужно как-то жить, пусть даже и с травмой.